Автор: Фаёзиддин Бахриддинов   Становится всё более очевидным, что Ташкент выбирает прагматичный подход в отношениях с охваченной войной, управляемой талибами Афганистаном, который до сих пор не признан значительной частью международного сообщества. Этот прагматизм наиболее ярко проявляется в растущих экономических и социальных связях между приграничными регионами. Узбекистан рассматривает Афганистан не только как ключевого участника обеспечения региональной безопасности, но и как потенциальный стратегический транзитный коридор, способный в будущем обеспечить выход на рынки Южной Азии. Кроме того, Афганистан может стать перспективным рынком для узбекских товаров и продукции. Именно поэтому Ташкент стремится отдать приоритет экономическим интересам, несмотря на продолжающиеся сложности в Афганистане.   Открыто поддерживая позицию о том, что «Афганистан -неотъемлемая часть Центральной Азии», Узбекистан рассчитывает получить значительные выгоды от расширения сотрудничества в таких сферах, как трансграничные водные ресурсы, борьба с терроризмом, транспортная связность и интеграция торговли. Кроме того, в своём интервью от 1 апреля 2024 года президент Шавкат Мирзиёев подчеркнул, что стабилизация Афганистана - это общий интерес как для Центральной Азии, так и для Европейского Союза. Администрация Талибана тепло отреагировала на этот посыл, выразив намерение проводить политику, основанную на «искреннем добрососедстве и взаимных интересах» с Узбекистаном - наглядный пример текущей дипломатической динамики.   Таким образом, прагматизм Ташкента, по-видимому, основывается на убеждении, что, если на время отодвинуть в сторону идеологические соображения, широкое экономическое сотрудничество с управляемым талибами Афганистаном может привести к глубокой интеграции двух соседей. Практическим шагом в реализации этого видения стало открытие Международного торгового центра в Термезе (Сурхандарьинская область) в 2022 году, что значительно увеличило объёмы грузоперевозок между двумя странами. Следует отметить, что в 2024 году общий объём торговли между Узбекистаном и Афганистаном достиг 1,1 миллиарда долларов США, из которых свыше 1 миллиарда пришлось на узбекский экспорт в Афганистан. В марте обе страны договорились увеличить этот объём до 3 миллиардов долларов, что свидетельствует о преобладании узбекского экспорта в двусторонней торговле.   Однако в июне 2025 года местные СМИ и другие источники сообщили, что так называемая «полиция нравов» Талибана запретила афганским женщинам младше 40 лет работать в Терме́зской Свободной Экономической Зоне. Согласно сообщениям, этот запрет, особенно направленный против женщин, работающих без сопровождения мужчины (махрама), не имел чёткой правовой основы. В результате покупательная способность внутри зоны может в будущем заметно снизиться, если не только женщины-предприниматели, но и потребительницы будут вытеснены. Разумеется, такие меры несут серьёзные риски для двусторонних торговых отношений и стратегии Ташкента по укреплению региональной стабильности через экономическое взаимодействие.   Хотя прагматичный подход Узбекистана к Афганистану продиктован экономическими интересами и стремлением усилить свою роль регионального транзитного узла, дальнейшее его осуществление во многом будет зависеть от того, как в будущем будет развиваться идеологическая линия Талибана. Если идеология продолжит усиливать своё влияние в стране, это может не только ослабить отношения между Узбекистаном и Афганистаном, но и подорвать более широкие усилия по региональной интеграции, к которым Ташкент стремится сегодня.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Текущее положение Узбекистана в мировой политике часто описывают как «постсоветское». Этот ярлык кажется уместным, когда гуляешь по бульварам Ташкента, исследуешь метро и наблюдаешь за архитектурой. Кроме того, в сфере мягкой силы русские оставили в Узбекистане прочное наследие, в частности в использовании русского языка и популярности русской музыки. Тем не менее, в других странах, которые называют постсоциалистическими, в частности в России и странах Центральной и Восточной Европы, переход к рыночной экономике после распада СССР был быстрым и хаотичным, особенно в первое десятилетие после распада. Это контрастирует с Узбекистаном, который только недавно начал проводить экономическую приватизацию. После смерти первого президента Узбекистана Ислама Каримова в 2016 году его преемник Шавкат Мирзиёев быстро приступил к изменению экономической структуры страны. Можно даже утверждать, что в некоторых областях, таких как образование, недавние политические цели Узбекистана ближе к переходам, которые произошли в странах Восточной Азии, в частности в Корее и Сингапуре, чем к переходам в странах Восточной Европы, таких как Венгрия или Россия.   Хотя Венгрия никогда не входила в состав Советского Союза, она является страной, которая пережила быстрые экономические изменения в 1990-х годах после распада Восточного блока. В настоящее время Венгрия является официальным государством-наблюдателем в Организации тюркских государств и поддерживает дружественные дипломатические отношения с большинством тюркских государств, что делает ее подходящим объектом для сравнения с текущей ориентацией Узбекистана как постсоциалистической страны. Несмотря на современные параллели, направления развития двух государств различаются. В то время как Венгрия быстро приватизировалась и в результате дестабилизировалась политически в 1990-х годах, как и большинство восточноевропейских государств, включая Россию, а затем вновь консолидировалась под руководством премьер-министра Виктора Орбана, Узбекистан только начинает более стабильную и постепенную приватизацию, пережив десятилетия централизованной консолидации.   Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан приветствует президента Шавката Мирзиёева в Будапеште, 20 мая 2025 года (фотография венгерского правительства)   И Венгрия, и Узбекистан уделяют большое внимание патриотизму, что можно рассматривать как естественный постсоветский инстинкт против русификации и ассимиляции в обоих государствах. Что касается сектора образования, Венгерская программа стипендий для диаспоры предоставляет полные стипендии студентам из диаспоры в ведущих отечественных учебных заведениях при условии, что стипендиаты будут изучать венгерский язык и участвовать в проекте, который служит их местной диаспоре, в течение 2 лет после окончания стипендии. Цель программы — воспитать патриотический дух и смягчить последствия утечки мозгов из Венгрии. Программа «Эл-юрт Умиди» в Узбекистане, созданная в 2018 году новым президентом, предлагает обратное решение той же проблемы. Субсидируя обучение за рубежом, она привлекает в Узбекистан знания и опыт из-за рубежа, при условии, что стипендиаты будут работать не менее 5 лет (2 года для магистров) после завершения программы в Узбекистане. Национальная стипендия в Венгрии также предусматривает аналогичное условие работы в Венгрии в течение того же периода, что и обучение по стипендии, но программа распространяется только на отечественные университеты. Отличие политики Узбекистана заключается в том, что она делает акцент на отправке студентов за границу, а не просто на их консолидации внутри страны.   Проезжая по любому городу Узбекистана, невозможно не заметить обилие частных учебных центров, специализирующихся на изучении английского языка, подготовке к IELTS и SAT. Консалтинговые услуги в этих областях предлагают невероятно выгодные возможности для молодежи, желающей начать свой бизнес. Благодаря легализации частного образования в 2017 году, а также влиянию интернета и социальных сетей, которые доносят истории успеха до студентов по всей стране, в Узбекистане наблюдается огромный спрос на зарубежное образование. Такие программы, как «Эл-юрт Умиди», и государственные субсидии на частное образование поддерживают предложение, которое естественным образом растет, чтобы удовлетворить этот спрос. В 2024 году правительство объявило о поддержке в виде погашения процентов по кредитам, взятым с целью строительства новых частных учебных заведений. Согласно этому решению, правительство также будет покрывать 50% коммунальных расходов на вновь построенные здания частных школ. Эти факторы приватизации в сфере образования имеют мало общего с опытом других постсоциалистических стран Восточной Европы и являются специфическими для нынешней эпохи социальных сетей. Мир не был настолько глобализирован и связан, когда 30 лет назад Венгрия переживала переходный период в экономике. Кроме того, Узбекистан все еще находится на ранней стадии развития, когда образование часто является единственным способом выхода из бедности и низкооплачиваемого труда для многих семей, что еще больше стимулирует спрос.   Практически в любом секторе экономики к ситуации в Узбекистане хорошо подходит ярлык «постсоветский». Наследие узколобой советской экономики, полностью построенной на производстве хлопка, борьба с неформализацией экономики и акцент на независимости и патриотизме — вот лишь несколько примеров. Однако процессы, характерные для образования, являются более поздними, и параллели с другими странами восточного блока, такими как Венгрия, становится все труднее проводить. Более актуальными параллелями становятся страны Восточной Азии, такие как Сингапур или Корея. Сингапур за несколько десятилетий превратился из бедной страны с высоким уровнем неграмотности на момент провозглашения независимости в одну из самых развитых экономик мира. Помимо очевидного географического преимущества, сильная система образования Сингапура сыграла ключевую роль в его подъеме и сделала его центром технологий и инноваций, которым он является сегодня. Система государственного образования Сингапура уже очень строгая. Счета Edusave предоставляют стипендии студентам на основе заслуг, стимулируя конкуренцию. В 1985 году, как и недавно Узбекистан, Сингапур легализовал независимые школы с дополнительными учебными программами. Как и в Узбекистане, этот шаг был в значительной степени вдохновлен образовательными программами США и Великобритании.   Цель политики Сингапура в то время была такой же, как и сегодня в Узбекистане, — стимулировать инновации в образовании. Хотя разница между государственными и частными средними школами в Узбекистане по-прежнему очень заметна, общественное мнение настроено оптимистично. Вместо того чтобы беспокоиться о растущем неравенстве, учащиеся и учителя обоих типов школ считают, что такие инвестиции в человеческий капитал в долгосрочной перспективе могут привести только к росту инноваций в стране. Меритократическая конкуренция в Узбекистане также расширилась с созданием в 2019 году системы президентских школ. Эти школы являются высокоселективными: каждая школа отбирает только 24 учащихся из тысяч поступающих ежегодно. В каждом регионе Узбекистана существует только одна президентская школа, и учащиеся соревнуются за право получить образование высшего уровня, которое полностью субсидируется государством и предусматривает обучение по кембриджской программе.   В целом, в передовых и фундаментальных секторах экономического развития Узбекистана, в первую очередь в сфере образования, категория «постсоветский», в которую так часто помещают Узбекистан, становится почти полностью неактуальной, за исключением понимания контекста. Венгрия Орбана, которую часто описывают как страну, движимую постсоциалистической динамикой в сфере политики, в начале 1990-х годов пережила период быстрой приватизации, либерализации рынка и, в итоге, демократизации. В результате позиция премьер-министра Орбана остается неустойчивой даже после обширной реконсолидации и захвата власти государством из-за преимущественно демократической культуры Венгрии. Более постепенный и поддерживаемый государством путь Узбекистана обеспечивает определенную стабильность, но политическая жизнь должна продолжать развиваться в том же темпе, что и экономическая и социальная жизнь. Политика и экономика не являются отдельными дисциплинами, и наиболее тесно они взаимосвязаны в сфере образования. Образование принесет в Узбекистан новые идеи, и узбекское правительство должно продолжать обновляться, если оно хочет добиться успеха в долгосрочном развитии. Как показывает пример Южной Кореи, Узбекистан находится на правильном пути, но ключом к его долгосрочному успеху будет гибкость.   Источники “About the Hungarian Diaspora Scholarship.” Hungarian Diaspora Scholarship, March 25, 2025. https://diasporascholarship.hu/en/about/. “Areas of Cooperation: Economic Cooperation.” Organizations of Turkic States, 2024. https://turkicstates.org/en/areas-of-cooperation-detail/2-economic-cooperation.   Cheang, Bryan, Bacchus Barua, Jake Fuss, Paige MacPherson, and Mackenzie Moir. “Meritocracy, Personal Responsibility, and Encouraging Investment: Lessons from Singapore’s Economic Growth Miracle.” Edited by Stephen Globerman. Realities of Socialism, Fraser Institute, February 2024, 83–106. https://doi.org/https://www.fraserinstitute.org/sites/default/files/meritocracy-personal-responsibility-and-encouraging-investment-lessons-from-Singapore.pdf. Education, the driving force for the development of Korea: Land of the Morning Calm develops into a prominent player in the global economy. Accessed June 3, 2025. http://koreaneducentreinuk.org/wp-content/uploads/downloads/Education_the-driving-force-for-the-development-of-Korea.pdf “Encouraging Measures to Open Private Schools Determined.” Kun.uz, February 2, 2024. https://kun.uz/en/news/2024/02/02/encouraging-measures-to-open-private-schools-determined.   “Monitoring Procedure: Approved by Resolution No. 2 of the Board of Trustees of the ‘El-Yurt Umidi’ Foundation.” eyuf.uz, April 22, 2021. https://eyuf.uz/site/view-page?id=134. “Tájékoztatók a Magyar Állami Ösztöndíjjal Kapcsolatban.” Oktatási Hivatal, December 21, 2022. https://www.oktatas.hu/magyar-allami-osztondij/altalanos_tajekoztatok.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

2025 год ознаменовал собой новую веху в российско-афганских отношениях. 17 апреля Верховный суд Российской Федерации официально исключил движение Талибан из списка террористических организаций. В мае и июне в Казани и Санкт-Петербурге состоялись бизнес-форумы, по итогам которых Россия расширила доступ афганских граждан к своему трудовому рынку. 1 июля в Москву прибыл представитель Талибана Гуль Хасан, приступив к исполнению своих обязанностей в статусе посла.   По заявлению специального представителя Президента России по Афганистану Замира Кабулова, Москва планирует провести седьмой раунд консультаций в рамках «Московского формата» осенью текущего года. Российская сторона подчеркнула, что «Афганистан будет участвовать в качестве полноправного члена». Подобные заявления на высоком уровне, наряду с аккредитацией афганского дипломата в ранге посла, могут рассматриваться как намёк на начало процесса официального признания власти Талибана в качестве полноправного субъекта международных отношений.   Сближение между Россией и Афганистаном во многом обусловлено торгово-экономическими интересами Москвы. Однако нельзя упускать из виду и вопросы безопасности. В целях борьбы с терроризмом российская сторона заявила о готовности предоставить афганской стороне вооружения. Это открывает новую сферу сотрудничества – торговлю оружием, которая традиционно является одной из характерных фишек внешнеполитической стратегии России. В перспективе это взаимодействие может перерасти в партнёрство в военно-промышленной сфере, что укрепит двусторонние отношения и усилит ориентацию Кабула на Москву.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Подписание соглашения между Министерством энергетики Азербайджана и китайской государственной корпорацией China Energy Engineering Corporation Limited (CEEC) в июне 2025 года стало одним из ключевых событий в энергетической дипломатии региона. Встреча, состоявшаяся в китайском городе Нинбо, закрепила растущее стратегическое партнёрство двух стран в области зелёной энергетики и обозначила новые акценты в энергетической политике как на Кавказе, так и в более широком евразийском контексте, включая Центральную Азию.   Подробности соглашения охватывают сразу несколько направлений: электроэнергетическое планирование и сетевые исследования, реализацию проектов в сферах солнечной, гидро- и офшорной ветроэнергетики, а также создание Совместного центра исследований в области зелёной энергетики. Одним из центральных компонентов документа стала инициатива по развитию так называемых «зелёных интерконнекторов» — то есть трансграничной инфраструктуры, обеспечивающей транспортировку энергии, полученной из возобновляемых источников.   Соглашение также содержит положения о долгосрочном развитии сети ВИЭ в Азербайджане с горизонтом до 2030 года и далее, включая планы по расширению солнечной генерации в южных регионах, строительству морской ВЭС в акватории Каспийского моря и техническому консультированию по модернизации электроэнергетических сетей. Китайская сторона, в частности дочерняя структура CEEC — Институт планирования электроэнергетики EPPEI — будет предоставлять консультации по системной интеграции ВИЭ, моделированию нагрузок, устойчивости и планированию баланса мощности.   Факт подписания соглашения имеет как прикладное, так и символическое значение. Азербайджан, традиционно ориентированный на нефтегазовый экспорт, демонстрирует, что стремится к энергетической диверсификации и модернизации своего сектора с упором на устойчивое развитие. Китай, в свою очередь, через CEEC и другие государственные корпорации продолжает укреплять свою позицию в качестве глобального лидера в области ВИЭ и экспортёра инфраструктурных решений.   На этом фоне особенно важно оценить, какое влияние подписание азербайджано-китайского энергетического соглашения может оказать на Центральную Азию. Прежде всего, речь идёт о новых возможностях — технологических, инфраструктурных и политических - для стран региона, которые находятся в схожей ситуации: их энергетика в значительной степени опирается на традиционные источники, но стратегические документы и международные обязательства требуют ускоренного перехода к ВИЭ.   Узбекистан, Казахстан и Киргизия уже обозначили амбициозные цели по росту доли ВИЭ в энергобалансе. В этом контексте опыт Азербайджана по привлечению китайского капитала и технологий может служить моделью для аналогичных соглашений в Центральной Азии. Особенно интересен пример включения в соглашение таких пунктов, как создание исследовательского центра и подключение технических институтов Китая к проектированию национальных электросетей. Это указывает на наличие у Пекина не только инвестиционного, но и образовательного и аналитического ресурса, который может быть применён и в других странах постсоветского пространства.   Дополнительным аргументом в пользу возможного влияния на ЦА служит география. Каспийский регион, где Азербайджан реализует проекты в сотрудничестве с Китаем, граничит с Туркменистаном и Казахстаном. Возможное развитие трансграничных «зелёных коридоров» в будущем может объединить рынки электроэнергии Каспия и Центральной Азии. С точки зрения энергетической геополитики это создаёт конкуренцию существующим интеграционным инициативам, таким как Центральноазиатское энергетическое кольцо, и даёт Китаю возможность закрепиться в качестве системного игрока в сфере зелёной трансформации в регионе.   Наконец, стоит подчеркнуть, что подписание соглашения происходит на фоне глобального энергетического сдвига - перехода от ископаемого топлива к возобновляемым источникам, где страны с высокой инсоляцией, ветровыми зонами и потенциалом малых ГЭС становятся объектами интереса для ведущих энергетических держав. Азербайджан оказался одним из первых в постсоветском пространстве, кто предложил китайскому партнёру комплексную модель взаимодействия. Центральная Азия может последовать его примеру, особенно если ей удастся обеспечить политическую стабильность, открытость для внешних инвесторов и компетентный институциональный подход к интеграции ВИЭ.   Таким образом, энергетическое соглашение между Азербайджаном и Китаем - это не только шаг к устойчивому развитию для самого Азербайджана, но и потенциальный катализатор для трансформации энергетической политики в Центральной Азии, особенно в части технологической кооперации, сетевой модернизации и научного обмена.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Саммит НАТО 2025 года в Гааге прошел в переломный момент для евроатлантического сообщества. На фоне возобновившихся геополитических напряжений на Ближнем Востоке, продолжающегося конфликта в Украине и растущей озабоченности по поводу долгосрочной стратегической сплоченности альянса саммит предоставил важную возможность переоценить приоритеты и обязательства. Особое влияние оказало присутствие президента США Дональда Трампа, которое определило как результаты, так и тон дискуссий, в частности по вопросам оборонных расходов и трансатлантических соглашений в области безопасности.   Одним из наиболее значимых событий стало официальное принятие новой цели по выделению 5% ВВП на оборону и связанные с ней расходы к 2035 году. Это означало существенное увеличение по сравнению с предыдущим ориентиром в 2% и, по-видимому, отражало сближение позиций США, давно призывавших к более равномерному распределению бремени, и Европы, признававшей изменение ситуации в области безопасности. Хотя эта цель была сформулирована как коллективный ответ на постоянные угрозы, она также подчеркивает сохраняющиеся различия в возможностях и ожиданиях членов альянса. Президент Трамп, со своей стороны, представил соглашение как значительный успех для Соединенных Штатов и подчеркнул важность направления дополнительных ресурсов на военные закупки, предпочтительно через отечественное производство.   Значительное внимание привлекли авиаудары США по иранским ядерным объектам, нанесенные незадолго до саммита. Хотя президент Трамп охарактеризовал эту операцию как решающее стратегическое достижение, первые оценки разведывательных источников и международных партнеров были более осторожными. Различные интерпретации эффективности операции продемонстрировали сложность согласования военных действий с многосторонним консенсусом. В то же время более широкие дипломатические последствия перемирия между Израилем и Ираном остались нерешенными, даже несмотря на то, что лидеры выразили поддержку продолжению усилий по снижению напряженности и возобновлению переговорного процесса.   Саммит также продемонстрировал роль личной дипломатии в динамике альянса. Замечания генерального секретаря НАТО Марка Рютте, в том числе упоминание Трампа как отцовской фигуры в переговорах, были широко интерпретированы как часть более широких усилий по поддержанию конструктивного взаимодействия с Соединенными Штатами. Хотя такие жесты, возможно, помогли укрепить сплоченность во время саммита, они также вызвали вопросы о том, в какой степени институциональные решения все больше определяются личностями и предпочтениями отдельных лидеров.   Позиция Украины в дискуссиях НАТО оставалась весьма заметной. Президент Владимир Зеленский прямо предупредил, что Россия может нацелиться на государство-член НАТО в течение следующих пяти лет, призвав альянс ускорить выполнение своих обязательств. Хотя лидеры НАТО вновь заявили о своей поддержке Украины, включая увеличение оборонной помощи и промышленного сотрудничества, вопрос о формальном членстве остался нерешенным. Разногласия, особенно со стороны Венгрии, подчеркнули сохраняющуюся неоднозначность внутри альянса по поводу будущей интеграции Украины и более широкого вопроса о расширении.   Экономический аспект саммита также не был проигнорирован. Президент Франции Эммануэль Макрон выразил озабоченность по поводу потенциального противоречия между увеличением расходов на оборону и ростом торговых трений через Атлантику. Его замечания отражали растущее понимание того, что военные обязательства должны подкрепляться стабильной экономической основой и взаимным доверием между союзниками. Таким образом, выступление Макрона послужило напоминанием о взаимозависимости стратегического, политического и экономического аспектов трансатлантических отношений.   Роль Нидерландов в проведении саммита еще раз продемонстрировала важность дипломатического символизма. Благодаря тщательному планированию и индивидуальному подходу к взаимодействию, в том числе высокопоставленному приему президента Трампа, Нидерланды стремились укрепить единство альянса и продемонстрировать его непреходящую актуальность. Эти усилия, возможно, способствовали относительно гладкому принятию деклараций саммита, даже несмотря на скрытое напряжение по ключевым политическим вопросам.   В целом, саммит НАТО 2025 года продемонстрировал, что, хотя институциональные обязательства могут быть подтверждены, а политические цели пересмотрены, стратегическая автономия альянса остается предметом споров. Сегодня НАТО адаптируется к ситуации в области безопасности, которая определяется как институциональными приоритетами, так и личностями, которые ими руководят. Остается открытым вопросом, укрепит ли эта трансформация альянс в долгосрочной перспективе или дестабилизирует его.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Узбекистан в пилотном режиме запустил транспортный коридор в Монголию через Кыргызстан и Китай. Доставка грузов по новому 4500-километровому автомобильному маршруту занимает восемь дней. Таким образом, отечественные экспортеры получают дополнительный доступ к пока мало изведанному рынку Монголии, что весьма актуально в свете укрепления торгово-экономических связей с этой страной.   Курс на интенсификацию взаимной торговли был задан еще в прошлом году, когда состоялся первый государственный визит президента Монголии в Ташкент. На переговорах высокого уровня стороны поставили задачу кратно увеличить объем товарооборота, что подстегнуло к подготовке соглашения о преференциальной торговле. В ходе ответного госвизита главы Узбекистана в Улан-Батор 24-25 июня т.г. данный вопрос был вновь приоритизирован.   Даже при нынешних реалиях показатели двусторонней торговли демонстрируют неуклонный рост. Особенно, это касается узбекского экспорта, который в 2024 году в суммарном выражении превысил $26 млн, что вдвое больше, чем годом ранее. Такая динамика дает импульс развитию межстрановых транспортных связей с особым акцентом на автомобильные перевозки, ввиду подписания в прошлом году надлежащего соглашения на уровне правительств Узбекистана и Монголии. С учетом растущего спроса на взаимные перевозки достигнута договоренность об удвоении количества бланков разрешений, а также начата подготовительная работа по их электронному обмену на основе системы E-Permit.   Узбекистан поставляет в Монголию овощи и фрукты, продовольственные товары, текстиль и автомобили. Существует огромный потенциал для расширения номенклатуры и объемов поставок востребованной продукции. Его реализация, безусловно, требует эффективного и надежного транспортного сообщения между странами.   Монголия соседствует с двумя крупными державами – Россией и Китаем, не имея при этом прямого выхода к морю, что предопределяет ее сложное геоэкономическое положение. Хотя страна выступает узловым звеном экономического коридора «Россия-Монголия-Китай», в рамках которого функционирует трансграничная железная дорога «Улан-Удэ-Наушки-Улан-Батор-Эрлянь-Пекин-Тяньцзинь» и автотрасса в направлении северокитайских морских портов, получая от этого определенную финансовую выгоду, тем не менее, транзитные возможности Монголии ограничены пределами лишь этой небольшой географии. Расширение торговых маршрутов на сопредельные регионы, включая Центральную Азию, сулит Улан-Батору большие перспективы с точки зрения диверсификации собственного экспорта.   Впрочем, регион Центральной Азии представляется для Монголии не только перспективным рынком, но и сухопутным мостом в мировые океаны. В частности, Узбекистан, учитывая его стремление к созданию Трансафганского железнодорожного коридора с выходом в порты Индийского океана, может стать проводником Монголии в Южную Азию. Тот же эффект даст сопряжение новых грузовых маршрутов из Монголии в Узбекистан с транспортно-транзитными коридорами в направлении Ирана, его южных морских портов и остальной части Западной Азии. Вдобавок, транспортная связность с государствами Центральной Азии откроит Монголии путь в Южный Кавказ, Турцию и Европу через Каспийское море. Полагается, что после строительства железной дороги «Китай-Кыргызстан-Узбекистан» все эти стыковочные маршруты обретут еще большую значимость и привлекательность за счет сокращения времени и затрат на транспортировку грузов.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.