Военные удары Израиля и Ирана по друг другу всплеснули риски перекрытия Ормузского пролива, вызвав опасения блокировки международных торгово-транзитных коридоров и портов пролива. Такой возможный сценарий рассматривается властями Ирана из-за «угрозы национальной безопасности», заявил 14 июня член комитета иранского парламента по национальной безопасности и внешней политике Эсмаил Косари.   Геостратегическое значение Ормузского пролива для мировой торговли нефтью и сжиженного природного газа (СПГ) связано с тем, что, по разным оценкам, через пролив проходит около 15–20% мировой нефти, конденсата и нефтепродуктов и более 30% сжиженного природного газа. 82% объемов перевозимой по проливу нефти приходится на страны Азии, остальные — на Европу. Через пролив доставляют 24% импортируемого Китаем СПГ.   Даже временная приостановка работы крупного иранского морского порта Бендер-Аббас на севере пролива может вызвать коллапс в международных грузопотоках, в том числе из стран Центральной Азии. Другие порты на побережье пролива, как Фуджейра и крупные перевалочные узлы для транспортировки грузов в Дубай и другие страны, могут встать. При этом надо отметить, что если Саудовская Аравия и ОАЭ еще как-то могут обойти Ормузский пролив для части своего нефтяного экспорта, то у Катара и ОАЭ по экспорту СПГ альтернатив нет.   Поэтому Ормузский пролив занимает важное место в сфере финансовой логистики, поскольку любая остановка потоков судов через пролив приведет к колоссальным расходам на доставку по всему миру, цепочка поставок может быть прервана и стать неэффективной. В результате цены на энергоносители на международных рынках выйдут из-под контроля; страны, как зависящие от поставок нефти, так и зависящие от ее продажи, столкнутся с разрушительными последствиями. Так, по оценкам иранских экспертов, закрытие Ормузского пролива может привести к резкому сокращению поставок нефти на рынок и цены на нефть могут вырасти до $250 за баррель. По заявлению МИД Ирака, закрытие пролива может привести к потере примерно 5 млн баррелей нефти в день из Персидского залива и Ирака и, к росту цен до $200–$300 за баррель. По оценкам JP Morgan, при усилении рисков для судов цена на нефть марки Brent может подскочить до $120–130 за баррель.   В настоящее время поставки нефти остаются на прежнем уровне, хотя риск того, что напряженность на Ближнем Востоке значительно усугубит ситуацию, растет. Риски для поставок нефти находятся на самом высоком уровне с каждым днем из-за неопределенности разрешения конфликта между Ираном и Израилем. Любая дальнейшая эскалация только приблизит рынок нефти к фактическим потерям поставок.   Подводя итог, можно констатировать следующее.   Во-первых. Геополитический конфликт привел к геоэкономическому цугцвангу, что может оказать огромное влияние на международные поставки нефти и мировую торговлю. Участники международного рынка будут пристально оценивать риски не только судоходства в Ормузском проливе, но и торгово-транспортные коридоры и потоки к портам пролива. Ормузский пролив будет все больше становиться важным стратегическим рычагом воздействия для заинтересованных сторон.   Во-вторых. Ормузский пролив обладает огромным потенциалом для скоординированного развития мировой экономики. Узловые порты пролива являются жизненно важными транзитно-логистическим цепочками международной морской торговли, и не только нефтью. Поэтому необходимо, чтобы потоки международных судов через пролив продолжались беспрепятственно, международная торговля через ключевые морские порты осуществлялась без приостановок и восторжествовал зрелый взгляд заинтересованных сторон на ситуацию в Ормузском проливе.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

За последние годы сложные изменения в системе международных отношений вынуждают государства мира использовать не только классический реалполитик, но и инструменты «мягкой силы». В этой связи культурная дипломатия играет все более важную роль, становясь ключевым фактором укрепления доверия между государствами, углубления гуманитарных связей, укрепления исторической, языковой и культурной общности.   С этой точки зрения, второй саммит Китай - Центральная Азия, проходящий 16-18 июня 2025 года в Астане, стал важным этапом не только в политической и экономической, но и в институционализации культурной дипломатии.   В рамках Астанинского саммита был проведен ряд мероприятий по углублению культурного сотрудничества. Среди них можно отметить: Выставки национального искусства и ремесел Совместные культурные форумы и международные конференции Обсуждение программ обмена для молодежи и студентов Инвестиционный форум по культурному туризму   Посредством этих мероприятий страны региона стремятся сформировать общую платформу ценностей, которая служит не только демонстрации их национальной идентичности, но и развитию дружественных отношений.   Китайская Народная Республика в настоящее время является одной из стран, проводящих самую сильную политику «мягкой силы» в мире. Он: популяризирует свой язык и философию через конфуцианские институты (более 10 в Центральной Азии) Лубан стремится экспортировать профессиональное образование с мастерскими. Расширяет сферу влияния посредством международных кинофестивалей, совместных телепроектов, онлайн-культурных платформ   Все это демонстрирует комплексный подход к воздействию через культуру.   Страны Центральной Азии, включая Узбекистан, Казахстан и Кыргызстан, рассматривают эти культурно-дипломатические инициативы как стратегическую возможность. Этот процесс предоставляет следующие преимущества: Повышение взаимного доверия между народами. Культура – это самый действенный фактор, объединяющий народы. Благодаря культурной дипломатии диалог между странами, имеющими общую историческую, религиозную и языковую идентичность, становится более эффективным. Обмен молодежью и образованием. В рамках саммита были достигнуты договоренности о стипендиальных программах для молодежи, академической мобильности и совместных проектах. Это служит «школой подготовки» для будущих дипломатических кадров. Развитие туризма и инфраструктуры. Инициативы Китая и Казахстана по объявлению «Года туризма» и увеличению потока китайских туристов в страны Центральной Азии создают новые возможности в области местной инфраструктуры, сервисной культуры и логистики.   Культурная дипломатия – важная часть геополитического стратегического подхода Китая. Инициатива «Один пояс – один путь» включает в себя не только логистику и инвестиции, но и такие гуманитарные аспекты, как «реальный диалог», «обмен культурами».   В этом смысле, новая платформа культурной дипломатии на Астанинском саммите: Укрепляет влияние Китая в регионе мягкой силой Сбалансировать влияние Запада путем устойчивого альтернативного развития. Выдвигает идею человеческой толерантности и общего будущего   Особый акцент на культурной дипломатии на саммите Китай–Центральная Азия в Астане свидетельствует о возрождении гуманитарных инструментов в современных геополитических процессах. Стратегический подход Китая направлен на укрепление доверия, связей и сотрудничества между народами региона через образование, искусство, туризм, предпринимательство и науку. Эта политика открывает двери для стран Центральной Азии к занятию места на международной арене, равному диалогу и широким возможностям.   Культурная дипломатия становится не только «вспомогательным инструментом», но и структурным фактором, формирующим политические и экономические отношения.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Речь заместителя премьер-министра и министра обороны Австралии Ричарда Марлса на саммите в Шангри-Ла в 2025 году знаменует собой заметный сдвиг в тональности и амбициях австралийской оборонной дипломатии. В минувшие выходные Международный институт стратегических исследований провел Диалог Шангри-Ла, на котором высокопоставленные политические и военные лидеры обменялись мнениями о насущных проблемах безопасности, стоящих перед Индо-Тихоокеанским регионом. На фоне обострения региональной напряженности и ускорения технологических изменений Марлз использовал свою платформу, чтобы призвать к переосмыслению глобальной архитектуры контроля над вооружениями — такой, которая выходит за рамки двусторонних отношений эпохи холодной войны и учитывает уникальную динамику многополярного Индо-Тихоокеанского региона.   Заявление Марлса отошло от традиционно осторожной позиции Австралии. Вместо того чтобы подчиняться лидерству великих держав в области контроля над вооружениями, Австралия позиционировала себя как влиятельный голос, выступающий за новую многостороннюю структуру, которая объединяет ядерные, конвенциональные и новые технологии. Тем самым Марлз не только подтвердил приверженность Австралии Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), но и признал его ограниченность в условиях безопасности, которая все в большей степени определяется асимметричными угрозами, региональной конкуренцией держав и эрозией таких традиционных соглашений, как новый ДСТРТ и Договор о РСМД.   Исторически Австралия играла вспомогательную, но второстепенную роль в глобальных усилиях по контролю над вооружениями. Несмотря на приверженность международному порядку, основанному на правилах, включая Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и работу Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ), Канберра в значительной степени полагалась на США в вопросах формирования норм контроля над вооружениями и их соблюдения.   На протяжении десятилетий политика Австралии в области контроля над вооружениями характеризовалась тремя основными чертами: пропаганда нераспространения, присоединение к альянсам и управление региональными рисками.   Во-первых, поддержка Австралией нераспространения была ключевым компонентом ее внешней политики. Она последовательно отстаивала ДНЯО как краеугольный камень глобального ядерного сдерживания и гордилась своим статусом государства, не обладающего ядерным оружием, с образцовым соблюдением гарантий МАГАТЭ. Австралия также сыграла важную роль в создании Южно-Тихоокеанской безъядерной зоны (Договор Раротонга) и использовала значительный политический капитал, чтобы побудить союзников дистанцироваться от ядерного оружия.   Во-вторых, позиция Австралии в области безопасности была тесно связана с позицией Соединенных Штатов, в частности через альянсы ANZUS и AUKUS. Это сотрудничество распространялось и на контроль над вооружениями: Канберра в целом поддерживала позицию США в двусторонних переговорах, таких как новый Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (НОВЫЙ СНВ) и ныне недействующий Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД). Однако она редко играла прямую роль в формировании условий этих соглашений, рассматривая контроль над вооружениями как сферу, в которой доминируют трансатлантические сверхдержавы.   Наконец, региональный подход Австралии, как правило, был сосредоточен на известных рисках распространения, в первую очередь на Северной Корее и, в меньшей степени, на Иране. Ее дипломатия в области контроля над вооружениями обычно была реактивной и основанной на рисках, больше ориентированной на конкретные угрозы региональной стабильности, чем на более широкие рамки. Это выразилось в решительной поддержке санкций, морского перехвата незаконных поставок оружия и усилий по предотвращению распространения ракетных технологий в Юго-Восточной Азии.   Такой ограниченный подход отражал стратегические расчеты Австралии: как средняя держава с сильными позициями в области нераспространения, но без ядерного арсенала, она могла наиболее эффективно влиять на контроль над вооружениями через многостороннее соблюдение соглашений и солидарность альянса. Модель двусторонних переговоров между США и Россией, сложившаяся в эпоху холодной войны, в значительной степени определила глобальную обстановку в области контроля над вооружениями, и Австралия действовала в рамках этой модели.   Однако речь Марлса на Шангри-Ла Диалоге 2025 года свидетельствует о том, что эта традиционная позиция, возможно, больше не является устойчивой.   Выступление заместителя премьер-министра Ричарда Марлса на Шангри-Ла Диалоге 2025 года знаменует собой значительный отход от исторического подхода Австралии к контролю над вооружениями. Выходя за рамки традиционной роли Австралии как поддерживающей стороны, Марлз призывает к разработке новых рамок, отражающих геополитическую и технологическую сложность современной эпохи.   Основной аргумент Марлза был недвусмысленным: двусторонний контроль над вооружениями, особенно между США и Россией, больше не является достаточным в многополярном, технологически ориентированном мире. Эта речь прозвучала на фоне военной агрессии России против своих соседей и вторжения в Украину, а также все большего дистанцирования США от глобальных партнерств. В последние недели администрация Трампа ввела ряд изоляционистских торговых мер, в том числе 10-процентный тариф на все австралийские товары и запланированный 50-процентный тариф на сталь и алюминий, что свидетельствует об отходе от либерального экономического порядка, который она когда-то отстаивала.   В то же время сокращение внешней помощи и помощи в целях развития привело к появлению стратегического вакуума в регионах, где влияние США когда-то было решающим. По мере того как американская внешняя политика становится более интровертной, Австралия, по-видимому, пересматривает свою оборонную дипломатию, признавая, что опора на одну великую державу для обеспечения региональной безопасности больше не является приемлемой.   Хотя Марлс явно не исключает США из уравнения — он даже ссылается на подтверждение министром обороны Питом Хегсетом того, что Индо-Тихоокеанский регион является стратегическим приоритетом Америки — его речь тонко сигнализирует о растущем осознании того, что одного лидерства США уже недостаточно для обеспечения региональной стабильности. Вместо этого Марлс позиционирует Австралию как страну, которая вносит вклад в создание более инклюзивной и распределенной модели управления безопасностью и выступает в ее поддержку. Призыв Марлса к созданию многосторонней системы контроля над вооружениями отражает не только критику билатерализма, но и более широкий стратегический ответ на менее активную и менее предсказуемую политику Соединенных Штатов.   В то же время Марлс связал традиционный контроль над вооружениями с новыми технологиями и новыми сферами ведения войны, такими как киберпространство, космос и автономные системы. Формулировка о том, что «традиционные механизмы контроля над вооружениями устаревают, а устоявшихся методов контроля, которые могли бы их дополнить, не существует», отражает признание того, что риски сдерживания и эскалации теперь выходят далеко за рамки ядерных боеголовок и систем доставки. Это также свидетельствует о том, что Австралия рассматривает контроль над вооружениями не как пережиток холодной войны, а как живую структуру, которая должна развиваться параллельно с модернизацией вооруженных сил.   Это глубокий сдвиг. Вместо того чтобы просто поддерживать международный контроль над вооружениями со стороны, Австралия сигнализирует о своем намерении участвовать в формировании правил, особенно в Индо-Тихоокеанском регионе. Ссылаясь как на наследие ДНЯО, так и на необходимость новой «архитектуры сдерживания», Марлз позиционирует Австралию как среднюю державу, готовую преодолеть разрыв между угасающим билатерализмом и все еще нереализованным мультилатерализмом в области контроля над вооружениями.   Этот поворот также представлен как соответствующий стратегической модернизации Австралии в рамках AUKUS. Марлс тщательно подтвердил соблюдение Австралией ДНЯО, особенно в отношении приобретения атомных подводных лодок. Но он также утверждал, что эта способность будет способствовать региональному геостратегическому балансу — другими словами, что растущая военная мощь Австралии является стабилизирующей силой. Включая контроль над вооружениями в более широкую стратегическую логику, речь эффективно связывает нормы нераспространения с реалиями жесткой силы.   В целом, речь продвигает новую доктрину: контроль над вооружениями как современная, растущая необходимость для безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе, а не просто наследие холодной войны.   Основываясь на своей критике двустороннего контроля над вооружениями, Марлз изложил перспективное видение многосторонней архитектуры безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе. Признавая уникальные вызовы этого разнообразного и нестабильного региона, Австралия стремится использовать свое положение средней державы для содействия созданию рамок сотрудничества, которые выходят за рамки традиционных альянсов и охватывают более широкий многосторонний подход.   Центральным элементом этой концепции является интеграция множества участников и механизмов. Марлз подчеркнул важность тесного сотрудничества с такими устоявшимися региональными институтами, как АСЕАН и Форум тихоокеанских островов, при одновременном укреплении стратегических партнерств, таких как «Четверка» и AUKUS. Этот многоуровневый подход создает взаимосвязанную сеть сотрудничества в области безопасности, которая уравновешивает интересы крупных держав и интересы более мелких государств.   Важно отметить, что стремление Австралии к региональному контролю над вооружениями не направлено на подрыв ее альянса с США, а скорее дополняет его, поощряя распределение бремени и более широкую ответственность среди государств Индо-Тихоокеанского региона. Позиционируя себя в качестве организатора и посредника, Канберра стремится преодолеть разрыв между лидерством США и разнообразными интересами региональных партнеров, создавая глобальный порядок, который будет одновременно инклюзивным и устойчивым.   Кроме того, поддержка Австралией инклюзивной архитектуры безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе отражает ее признание растущих стратегических амбиций таких региональных держав, как Китай, Индия, Япония и Индонезия. Предложение Марлса косвенно признает, что для обеспечения прочного мира и безопасности необходимы не только инициативы под руководством США, но и активное участие и ответственность этих ключевых государств. Цель состоит в том, чтобы создать механизмы, при которых сотрудничество в области контроля над вооружениями может быть отделено от более широких геополитических противоречий, способствуя диалогу и взаимной сдержанности даже в условиях конкуренции.   Наконец, видение Марлса сигнализирует о более активной дипломатической позиции Австралии. Вместо того, чтобы пассивно адаптироваться к меняющейся динамике отношений между великими державами, Австралия позиционирует себя как страна, определяющая повестку дня и налаживающая связи, способная объединять различные интересы и способствовать достижению консенсуса. Это повышает дипломатический авторитет Канберры и отражает более широкую тенденцию среди средних держав, стремящихся формировать глобальное управление через многосторонние институты, адаптированные к современным вызовам в области безопасности.   Эта стратегическая переоценка соответствует более широкой модернизации обороны Австралии и дипломатическим усилиям в рамках AUKUS и Национальной стратегии обороны 2024 года. Она отражает понимание Канберрой того, что устойчивая региональная стабильность будет зависеть от многосторонней «архитектуры сдерживания», адаптированной к технологическим инновациям, геополитической сложности и эрозии старых соглашений. Таким образом, Австралия прокладывает путь от наследия холодной войны в области двустороннего контроля над вооружениями к более плюралистичной, регионально интегрированной структуре для обеспечения мира и безопасности.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Узбекистан уверенно движется по пути модернизации и превращения в один из главных центров притяжения инвестиций в Центрально-азиатском регионе. Так, IV Ташкентский международный инвестиционный форум стал важным событием не только для региона, но и для глобального инвестиционного сообщества.   Главным достижением форума стало подписание инвестиционных соглашений на общую сумму 30,5 млрд. долл. США. Этот показатель является убедительным свидетельством доверия со стороны международных финансовых институтов и деловых кругов. Узбекистан подтвердил свою репутацию как надёжного и перспективного партнёра с прозрачной экономической политикой, благоприятным инвестиционным климатом и ясными стратегическими приоритетами.   Форум также стал площадкой для презентации успешных реформ в банковском секторе, энергетике, цифровизации, логистике и сельском хозяйстве. Особое внимание было уделено вопросам устойчивого развития, зелёной экономики и повышения роли частного сектора.   В целом, организация этого Форума продемонстрировала высокий уровень профессионализма и стратегического мышления руководства страны, нацеленного на превращение Узбекистана в ключевую инвестиционную платформу Центральной Азии. Ташкентский инвестиционный форум не только укрепил позиции Узбекистана на глобальной экономической карте, но и стал символом открытости, динамичности и дальновидности проводимой политики.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Тема вступления Болгарии в еврозону — это не просто вопрос выполнения макроэкономических показателей и институциональных процедур. Речь идёт о более глубоком процессе – об укреплении доверия, устойчивости и формировании стратегической идентичности страны внутри Европейского союза. С момента присоединения к ЕС в 2007 году Болгария часто воспринималась как периферийный участник интеграционного проекта, чему способствовали политическая нестабильность, слабые институты и восприимчивость к внешнему давлению. Но в 2025 году страна, похоже, решила сделать серьёзную попытку изменить это восприятие – переход к евро рассматривается не как очередной технический шаг, а как возможность заново определить траекторию экономического и политического развития.   Формально у Болгарии есть основания рассчитывать на успех. Государственный долг удерживается на уровне около 24% ВВП, дефицит бюджета в 2025 году укладывается в рамки 3%, инфляция держится на уровне 2,8%, вполне в пределах, установленных Европейским центральным банком. Лев уже давно привязан к евро, сначала через валютный совет, а с 2020 года и в рамках Европейского механизма валютных курсов II. Это помогает сохранить стабильность и подготовиться к переходу без резких скачков. Центробанк и правительство последовательно работают над улучшением фискальной дисциплины – сокращают неэффективные расходы, борются с теневой экономикой и совершенствуют налоговое администрирование.   Тем не менее, всё упирается не только в цифры. Вопросы внутренней конвергенции остаются нерешёнными. Проблемы с производительностью, низкий уровень цифровых навыков – лишь часть вызовов. Например, только треть населения обладает базовыми цифровыми умениями, что сильно отстаёт от среднего уровня по ЕС. А это значит, что стране будет трудно адаптироваться к новым финансовым реалиям без масштабных образовательных и институциональных реформ.   Добавим к этому фактор политической нестабильности. Новое коалиционное правительство под руководством Розена Желяскова заявило о поддержке евроинтеграции как ключевого приоритета, но в его составе есть партии с диаметрально противоположными взглядами, включая и откровенно пророссийские силы. Уже в мае 2025 года президент Радев предложил провести референдум о введении евро, что стало сигналом: даже на самом верху единства нет. Парламент, впрочем, инициативу не поддержал, сославшись на обязательства страны в рамках ЕС.   Возможные выгоды от перехода на евро действительно значительные – это и снижение транзакционных издержек, и исчезновение валютных рисков, и доступ к более глубоким финансовым рынкам еврозоны. В долгосрочной перспективе это может укрепить доверие инвесторов и облегчить привлечение средств в экономику. Внутри страны усилится конкуренция, что в теории должно повлиять на ценообразование и уровень потребительского доверия. Но и риски не стоит недооценивать: краткосрочный рост цен — частое явление при переходе на евро, особенно если продавцы начнут округлять цены в большую сторону.   Есть и другой важный момент – восприятие. По соцопросам, около 70% болгар или против евро, или хотят отложить переход. Люди боятся роста цен, потери контроля над экономикой и усиления внешнего влияния. Эти страхи подпитываются дезинформацией. Особенно активно в этом участвуют пророссийские партии вроде «Возрождения», которые, используя соцсети, распространяют мифы о «конфискации сбережений» и других ужастиках. В ответ правительство начало консультации, открывает информационные центры и проводит кампании, но пока этого недостаточно.   Важно учитывать и культурную сторону. Для многих болгар лев – не просто валюта, а символ независимости. Отказ от него воспринимается как уступка Брюсселю и ЕЦБ. Но опыт других стран – Прибалтики, Хорватии – показывает, что при правильной стратегии переход проходит относительно безболезненно. Например, в Хорватии, перешедшей на евро в январе 2023 года, инфляция выросла совсем немного, а инвестиций стало больше.   Болгарский кейс интересен и для Узбекистана. Во-первых, страна становится более предсказуемым партнёром – с точки зрения институтов, макроэкономики и регуляторной среды. Это хорошая возможность для углубления сотрудничества, особенно в таких сферах, как фармацевтика, АПК, ИТ и лёгкая промышленность. Во-вторых, Болгарию можно рассматривать как удобный плацдарм для выхода на рынок еврозоны через совместные предприятия, торговые представительства, участие в логистических цепочках. В-третьих, полезно посмотреть, как Болгария выстраивает отношения с ЕЦБ – это может быть ценный опыт на будущее, если Узбекистан будет углублять интеграцию в глобальные финансовые институты.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким–либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Перспективы глобальной экономики значительно ухудшились по сравнению с предыдущими прогнозами на 2025 год. Ожидается, что повышение тарифов и неопределенность в торговой политике приведут к напряжению в цепочках поставок, повышению производственных издержек и побудят предприятия отложить или сократить инвестиции. Об этом утверждается в информации о мировой экономической ситуации и перспективах, опубликованной в начале июня 2025 года Департаментом по экономическим и социальным вопросам ООН (ДЭСВ-ООН). Прогнозируется, что глобальный экономический рост замедлится до 2,4% в 2025 году по сравнению с 2,9% в 2024 году. При этом, в 2025 году темпы роста развитых экономик составят 1,3% по сравнению с 1,8% в 2024 году, что отражает ослабление частных инвестиций, напряженность в торговле и сохраняющуюся политическую неопределенность.   ДЭСВ-ООН прогнозирует экономический спад в регионе Северной Америки. Рост в США в 2025 году составит только на уровне 1,6%, что значительно ниже показателя в 2,8% в 2024 году. В Канаде также прогнозируется спад экономического роста до уровня 1,6%, что является понижением относительно январского прогноза в 1,8%. Это замедление объясняется ослаблением внутреннего спроса, так как повышенные тарифы повышают цены на потребительские товары длительного пользования, сдерживая потребление. Ожидается, что тарифные льготы в рамках Соглашения между США, Мексикой и Канадой смягчат некоторые негативные последствия.   Тревожна экономика Европейского союза, которая, по информации ДЭСВ-ООН, вырастет только на 1,0% в 2025 году. Основные проблемы включают повышение торговых барьеров, повышенную политическую неопределенность и замедление роста в США и Китае. Больше всего, по прогнозам, ухудшились перспективы для стран, зависящих от производства и имеющих прочные торговые связи с США, таких как Германия. Странам, ориентированным на сферу услуг, такие как Хорватия, Греция, Португалия и Испания, предсказывается большая устойчивость, что обусловлено высокими потребительскими расходами и устойчивым восстановлением в сфере туризма и гостиничного бизнеса.   Прогнозы ДЭСВ-ООН, касательно экономического роста в СНГ, вызывают особую настороженность, где предполагается он резко замедлится - с 4,5% в 2024 году до 2,5% в 2025 году. Экономика России вырастет всего на 1,5% из-за нехватки рабочей силы и жесткой денежно-кредитной политики. Снижение цен на нефть и газ еще больше ухудшает финансовые перспективы стран-экспортеров энергоносителей в регионе. Некоторые страны СНГ, которые в значительной степени зависят от посреднической торговли с Россией, также сталкиваются с сокращением перспектив роста.   В развитых странах Азиатско-Тихоокеанского региона напряженность в мировой торговле и замедление внешнего спроса ухудшают перспективы экономического роста на 2025 год. Экономика Японии, по прогнозам ДЭСВ-ООН, вырастет на 0,7%, поскольку снижение потребления продолжает оказывать давление на экономику. В Республике Корея наблюдается медленное восстановление внутреннего спроса, несмотря на продолжающиеся усилия по смягчению денежно-кредитной политики.   По прогнозам ДЭСВ-ООН, тревожна ситуация в мировой торговле, которая резко замедлится: рост объема торговли упадет до 1,6% в 2025 году по сравнению с 3,3% в 2024 году. Падение цен на ключевые сырьевые товары, включая нефть, промышленные металлы и минералы, отражает снижение мирового спроса, что создает дополнительные проблемы для экономик, зависящих от ресурсов. Торговля услугами остается устойчивой, чему способствует быстрое распространение цифровых услуг, на которые в настоящее время приходится 14% мирового экспорта. Такие отрасли, как образование, финансы и здравоохранение, выиграли от широкого внедрения искусственного интеллекта.   Вызывает обеспокоенность и то, что в начале 2025 года в три раза больше центральных банков снизили процентные ставки. Как отмечает ДЭСВ-ООН, Европейский центральный банк снизил процентные ставки на фоне замедления инфляции и стагнации экономического роста. Многие центральные банки развивающихся стран постепенно смягчают денежно-кредитную политику по мере снижения инфляции. Бразилия, однако, повысила процентные ставки для борьбы с устойчивой инфляцией.   Налогово-бюджетная политика многих стран, по прогнозам ДЭСВ-ООН, становится все более ограниченной, хотя масштабы ее применения сильно различаются. В США наблюдается значительный дефицит бюджета, который, по прогнозам, в 2025 году превысит 6% от ВВП. Несколько государств - членов ЕС используют смягченные бюджетные правила для покрытия более высоких расходов на оборону, в то время как Китай расширяет бюджетные стимулы для поддержки экономического роста. В отличие от этого, большинство развивающихся стран сталкиваются с высоким уровнем задолженности и ограниченными бюджетными возможностями. Государственные процентные платежи в большинстве развивающихся стран значительно возросли. Продолжающийся торговый конфликт, растущая неопределенность и ухудшение глобальных экономических условий, вероятно, усугубят долговые проблемы развивающихся стран, что еще больше ограничит их способность активизировать экономический рост.   Подводя итоги, следует отметить, что ослабление мировой экономики ставит под угрозу прогресс и ставит вопросы. К чему приведут эти процессы в глобальной экономике: к рецессии или это преддверие экономического кризиса? Так как мы видим, что замедление темпов роста и сокращение объемов торговли товарами - препятствуют сокращению масштабов нищеты, усиливают неравенство и ограничивают ресурсы для инициатив в области устойчивого развития.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.