В своей аналитической заметке Исломхон Гафаров и Хамза Болтаев утверждают, что, несмотря на то, что железнодорожная линия Термез–Мазар-и-Шариф–Кабул–Пешавар часто представляется как проект, который изменит ситуацию в Центральной и Южной Азии, она по-прежнему остается скорее мифом, чем реальностью. Хотя открытие в 2011 году участка Термез–Мазар-и-Шариф подчеркивает теоретическую перспективу предоставления центральноазиатским государствам, не имеющим выхода к морю, доступа к Гвадару и Карачи, напряженная политическая и безопасностная обстановка в Афганистане, усугубляемая непризнанным статусом Талибана и постоянной угрозой со стороны террористических группировок, таких как ИГИЛ-ИРА, неоднократно сдерживала прогресс. Напряженность на границе с Пакистаном, отражающаяся в эпизодических закрытиях границы и депортации в апреле более 80 000 афганцев, только усиливает хрупкость любого расширенного коридора.   Кроме того, внешние игроки ищут альтернативные маршруты, которые ослабляют центральную роль железной дороги. Приоритет, который Индия отдает Север-Юг коридору через Иран с базой в Чабахаре, в сочетании со стратегическим интересом Тегерана к этой модели, отвлекает инвестиции от проекта, связанного с Пакистаном. Китай рассматривает трансафганское соединение лишь как дополнение к CPEC, а не как приоритет, в то время как Россия колеблется между несколькими вариантами в условиях западных санкций.   В Центральной Азии национальные предпочтения также расходятся: Казахстан и Туркменистан отдают предпочтение маршрутам, обходящим Узбекистан, в то время как Кыргызстан и Таджикистан ориентируются на коридоры, поддерживаемые Китаем. Только Узбекистан добился существенного прогресса, завершив строительство линии Термез-Мазар-и-Шариф, но даже Ташкент признает, что более тесное сотрудничество с Ираном открывает более прямой путь к морским портам. В заключении авторы приходят к выводу, что будущее коридора зависит от стратегического согласования между Афганистаном, Пакистаном и Ираном — тремя «исламскими воротами», чье взаимное недоверие и противоречивые интересы угрожают превратить Трансафганский коридор в геополитическую иллюзию, а не в функционирующую транспортную артерию.   Читайте на The Asia Today   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем аналитическом обзоре д-р Исломхон Гафаров и Бобур Мингяшаров начинают с того, что помещают треугольную дипломатию Китая между Исламабадом и Кабулом в рамки его Глобальной инициативы по безопасности, которая подчеркивает важность сотрудничества в области безопасности как краеугольного камня внешней стратегии Пекина. На фоне эскалации деятельности пакистанского движения «Техрик-е-Талибан», трансграничных столкновений, сбоев в торговле и массовой высылки афганских мигрантов Пекин выступил в качестве заинтересованного посредника, стремящегося стабилизировать ситуацию в Южной Азии. Созвав 21 мая 2025 года в Пекине неформальную трехстороннюю встречу министров иностранных дел, в которой приняли участие Ван И из Китая, Мухаммад Ишак Дар из Пакистана и Амир Хан Муттаки из Афганистана, Китай продемонстрировал свое намерение претворить декларативную поддержку региональной гармонии в конкретные дипломатические действия.   В кратком обзоре подчеркивается, что новая активность Пекина в значительной степени является реакцией на кризис в Кашмире в апреле-мае 2025 года, который напомнил китайским стратегам, что Южная Азия по-прежнему подвержена внезапным конфликтам, которые могут поставить под угрозу инициативу «Пояс и путь» и Китайско-пакистанский экономический коридор. Конфликт между Индией и Пакистаном не только угрожал жизненно важным наземным маршрутам к Индийскому океану, но и побудил Пекин укрепить западный фланг Пакистана. Для Исламабада, западная граница которого с Афганистаном долгое время была прозрачной и нестабильной, стабилизация имеет решающее значение, если он хочет избежать ситуации с двумя фронтами в случае обострения напряженности с Дели.   Изменение внешнеполитической ориентации Афганистана еще больше усложняет достижение целей Китая. Такая переоценка может подорвать влияние Китая на Кабул и ослабить согласованность трехсторонней структуры. В докладе также подчеркивается растущая дипломатическая активность Тегерана, примером которой являются посреднические усилия Ирана во время кризиса в Кашмире, а также беспокойство Пекина по поводу уступки влияния Ирану как в Афганистане, так и в Пакистане. Параллельно с этим авторы предполагают, что сокращение западного присутствия в Афганистане после вывода войск было, по крайней мере частично, рассчитано на то, чтобы привлечь внимание Китая к нестабильному региону, тем самым отвлекая внимание Пекина от дел в Индо-Тихоокеанском регионе. Таким образом, Китай сталкивается со сложной сетью конкурирующих влияний и должен осторожно лавировать между ними, если хочет сохранить свое стратегическое превосходство.   В заключительном анализе записки утверждается, что Глобальная инициатива по безопасности Китая в настоящее время переходит от риторических обязательств к практической дипломатии, а недавняя трехсторонняя встреча стала важным поворотным моментом. Вероятность примирения между Исламабадом и Кабулом возрастает, чему способствуют политические и экономические расчеты каждой из сторон, а также согласованное посредничество Пекина. Помимо непосредственных выгод для стабильности в Южной Азии, такое сближение имеет большое значение для центральноазиатских государств, особенно в связи с трансафганским коридором и доступом к пакистанским портам. Эти связи являются неотъемлемой частью более широкой программы Китая по обеспечению связности в рамках BRI и будущей безопасности CPEC. В перспективе ожидается, что Пекин институционализирует свое посредничество — возможно, путем расширения участия Афганистана в BRI или поддержки Пекином вступления Кабула в Шанхайскую организацию сотрудничества — тем самым закрепив урегулирование напряженности между Пакистаном и Афганистаном в рамках многосторонних механизмов.   Читайте на: DNA News PakistanIslamabad Post   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Страны с диверсифицированным энергетическим миксом — включающим нефть, газ, возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и атомную энергетику — сталкиваются с уникальными вызовами при управлении переходом к устойчивой энергетике. Такие государства, как США, Китай, Франция, Великобритания, Индия и Испания, стремятся сбалансировать энергетическую безопасность, декарбонизацию и экономическую эффективность.   Ключевые вызовы для стран с комплексным энергетическим миксом: Балансировка между стабильностью и гибкостью энергосистемы Атомная и газовая генерация обеспечивают стабильную базовую нагрузку, в то время как ВИЭ, такие как солнечная и ветровая энергия, подвержены колебаниям. Интеграция этих источников требует значительных инвестиций в инфраструктуру хранения энергии и модернизацию сетей. Например, в Испании, где 57% электроэнергии поступает из ВИЭ, а 20% — из атомных станций, недавнее масштабное отключение электроэнергии вызвало дебаты о надежности энергосистемы и роли атомной энергетики в обеспечении стабильности.   Экономическая эффективность и инвестиционные риски Поддержание разнообразного энергетического портфеля требует значительных инвестиций. В Великобритании, несмотря на усилия по достижению целей Net Zero, нефтегазовый сектор Северного моря продолжает играть важную роль в экономике, обеспечивая £20 миллиардов ежегодно и поддерживая более 200 000 рабочих мест. Однако высокие налоги и неопределенность в политике могут отпугнуть инвесторов и замедлить развитие сектора.   Геополитические риски и энергетическая безопасность Зависимость от импорта энергоносителей делает страны уязвимыми к внешним шокам. Китай, стремясь снизить зависимость от импорта нефти и угля, инвестирует в развитие ВИЭ и электрификацию экономики, что уже позволило обеспечить 30% потребления энергии за счет электричества.   Технологические вызовы и модернизация инфраструктуры Интеграция различных источников энергии требует модернизации сетей и внедрения новых технологий. В США и Китае планируется добавить почти 890 ГВт газовых мощностей к 2040 году, что потребует значительных инвестиций и модернизации инфраструктуры.   Примеры стран с комплексным энергетическим миксом: США обладают обширными ресурсами нефти, газа, ВИЭ и развитой атомной энергетикой. Однако политические изменения могут повлиять на развитие ВИЭ. Например, сокращение стимулов для электромобилей может замедлить переход к чистой энергии.   Китай активно инвестирует в ВИЭ и электрификацию, стремясь снизить зависимость от импорта ископаемых ресурсов. Эти усилия уже привели к значительным успехам в снижении углеродного следа и повышении энергетической безопасности.   Испания планирует увеличить долю ВИЭ до 81% к 2030 году и вывести из эксплуатации атомные станции к 2035 году. Однако недавние перебои в электроснабжении вызвали вопросы о надежности энергосистемы и необходимости пересмотра планов по отказу от атомной энергетики.   Страны с разнообразным энергетическим миксом сталкиваются с уникальными вызовами при переходе к устойчивой энергетике. Необходимо тщательно сбалансировать развитие различных источников энергии, учитывая экономические, технологические и геополитические аспекты. Инвестиции в модернизацию инфраструктуры, развитие технологий хранения энергии и гибкая энергетическая политика являются ключевыми факторами успешного перехода к устойчивой энергетике.   Из данного анализа можно выделить несколько ключевых уроков для Узбекистана, который сам стремится сбалансировать развитие всех этих направлений:   Энергетический баланс требует стратегического управления Урок: Необходимо избегать перекосов в сторону одного источника энергии — даже если это ВИЭ. Контекст: Как показывает пример Испании, быстрое наращивание доли ВИЭ без поддержки базовой генерации (газ, атом) может привести к нестабильности энергосистемы. Для Узбекистана: Учитывая амбициозные цели по росту доли солнечной и ветровой энергии до 25% к 2030 году, критически важно не ослаблять развитие газовой и атомной генерации, а также модернизировать электросети, чтобы справляться с колебаниями генерации ВИЭ.   Атомная энергетика как опора при энергопереходе Урок: АЭС играет роль «якоря» для стабильности энергосистемы в странах с высокой долей ВИЭ. Контекст: Франция, США и Китай используют атом как стабильный низкоуглеродный источник на фоне роста ВИЭ. Для Узбекистана: Строительство малой АЭС (АСММ) в Джизакской области, а в будущем — возможно, и крупной станции, может обеспечить энергобезопасность в долгосрочной перспективе. Но важно обеспечить: локализацию компонентов, подготовку кадров, прозрачность финансирования, международные стандарты безопасности.   Газ — как топливо переходного периода, а не тупик Урок: Газовая генерация — это не препятствие для декарбонизации, а её поддержка. Контекст: В США и Китае газ используется как опора при выходе из угольной зависимости и интеграции ВИЭ. Для Узбекистана: Собственные газовые ресурсы позволяют стране использовать механизм "гибкой генерации", при этом увеличивая экспортные возможности и создавая добавленную стоимость (ПГУ, газохимия). Но важно отказаться от субсидий, тормозящих эффективность, и развивать Цифровое управление нагрузками.   Прозрачная политика инвестиций и интеграция в глобальные цепочки Урок: В условиях энергоперехода международные инвестиции идут туда, где: понятная регуляторная среда, долгосрочная стабильность, ESG-ориентированные проекты. Для Узбекистана: Государство должно усиливать прозрачность условий для частных и международных инвесторов, включая: аукционные модели для ВИЭ, открытый доступ к сетям, гарантии возврата инвестиций. Пример: модель PPA для ACWA Power или Masdar показывает эффективность, но должна быть масштабирована и институционализирована.   Энергетическая дипломатия как стратегический актив Урок: Геополитика напрямую влияет на успех энергоперехода: доступ к критическим ресурсам, технологиям и рынкам. Для Узбекистана: Важно развивать энергетическую дипломатию через участие в европейских инициативах (EU Global Gateway, Central Asia-EU Green Energy Dialogue), партнёрства с Китаем и Южной Кореей по водороду и технологиям хранения, укрепление связи с международным сообществом (в частности, с Росссией) по атомной и газовой части.   Для Узбекистана энергетическая трансформация — это не выбор между ВИЭ и ТЭК, а поиск разумного баланса.   Ключевые приоритеты: Синхронизация всех источников в единой модели энергосистемы. Инвестиции в инфраструктуру и гибкость сети. Поддержка отечественной промышленности при строительстве новых мощностей. Активное участие в региональной и международной кооперации.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В аналитической записке Исломхона Гафарова, Хамзы Болтаева и Бобура Мингяшарова, опубликованной на сайте The Diplomat, представлен проницательный анализ эволюции политики Узбекистана в отношении Афганистана, находившегося под властью талибов, которая характеризуется прагматичным взаимодействием, несмотря на отсутствие официального дипломатического признания. Авторы утверждают, что недавнее двустороннее соглашение Узбекистана о совместном управлении рекой Амударья с афганскими провинциальными властями свидетельствует об углублении институциональных связей, обусловленных стратегическим императивом обеспечения безопасности трансграничных водных ресурсов. Это событие отражает расчетливый сдвиг во внешней политике Ташкента – от осторожного наблюдения к избирательному, основанному на интересах сотрудничеству, подчеркивающему необходимость решения насущных региональных проблем путем прямого диалога и функциональных договоренностей.   В кратком обзоре подчеркивается, что позиция Узбекистана в отношении правительства Талибана представляет собой форму фактического признания, примером которого является не только принятие назначенного талибами посла, но и устойчивое межправительственное сотрудничество. Хотя такие шаги вызывают вопросы с точки зрения международного права, приоритетом узбекского правительства остается практическое решение проблем, а не идеологическое позирование. В этом контексте авторы подчеркивают центральную роль водной дипломатии, особенно в связи с тем, что противоречивый проект строительства канала Кош-Тепа в Афганистане грозит отводом значительных объемов воды из Амударьи, что поставит под угрозу доступность воды в Узбекистане и Туркменистане в нижнем течении. Учитывая потенциальные экологические и геополитические последствия строительства канала, стратегия Узбекистана свидетельствует об активном стремлении защитить жизненно важные интересы, несмотря на нерешительность международного сообщества в отношении легитимности Талибана.   Соображения безопасности остаются важнейшим фактором в расчетах Ташкента. Постоянная угроза со стороны экстремистских группировок, действующих в Афганистане, вынуждает Узбекистан расширять свою деятельность в сфере безопасности и развития за пределами границы. Это включает в себя такие инструменты «мягкой силы», как финансирование религиозных учебных заведений в афганских провинциях, призванных способствовать стабильности и противостоять радикальному влиянию. В то же время авторы указывают на отсутствие коллективного регионального подхода к урегулированию водных споров с Афганистаном. В то время как Иран и Афганистан недавно достигли прогресса в вопросе о реке Гильменд, такие страны, как Пакистан, остаются в состоянии неразрешенных переговоров, что еще больше подчеркивает предпочтение Узбекистана двусторонним отношениям перед многосторонней зависимостью.   Важно отметить, что в кратком обзоре показано, что Узбекистан разрабатывает нюансированную модель «ограниченного признания», основанную на экономической взаимозависимости, трансграничной торговле и муниципальном сотрудничестве. Авторы приводят такие примеры, как создание афганской торговой инфраструктуры в Термезе и планы по созданию узбекского торгового представительства в Мазари-Шарифе. Эти шаги свидетельствуют о том, что официальное признание - не единственный путь к эффективному взаимодействию, особенно когда национальные интересы требуют срочной и адаптивной дипломатии. Подход Узбекистана предлагает пример для других региональных игроков, стремящихся к стабильности без придания политической легитимности противоречивому режиму.   В заключение авторы утверждают, что политика Узбекистана в Афганистане – это не столько отход от традиций, сколько продолжение стратегической доктрины, в которой принцип сбалансирован с прагматизмом. В то время как международное сообщество бездействует, действия Узбекистана могут в итоге стать катализатором более широкой региональной перестройки, побуждая другие страны проводить аналогичную политику условного вовлечения. Таким образом, тщательно выверенное сотрудничество Ташкента с талибами может пересмотреть контуры центральноазиатской дипломатии, продемонстрировав, как средние державы могут взять на себя инициативу в формировании региональной повестки дня в области безопасности и развития.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Статья профессора Ибрагима Мавланова, опубликованная в электронном научно-практическом журнале «Человеческий капитал и охрана труда», акцентирует внимание на том, что доля страны в мировом экспорте является важнейшим макроэкономическим индикатором, напрямую влияющим на её статус в мировой экономике. Он подчёркивает, что рост экспортного потенциала Узбекистана — ключевое условие для реализации задач, поставленных Президентом, включая стратегическую цель – вхождение страны в число развитых государств. Анализируя статистику, профессор Мавланов демонстрирует позитивную динамику роста экспорта Узбекистана в последние годы, но указывает на её несоответствие масштабам, достигнутым странами со схожим или меньшим населением.   Важное место в статье отведено экономической дипломатии как стратегическому инструменту продвижения экспортной политики. Автор подчеркивает, что усиление внешнеэкономического взаимодействия и поддержка экспорта услуг и интеллектуальной собственности становятся ключевыми направлениями модернизации экспортной стратегии.   В заключении автор предлагает целый ряд практических рекомендаций: от межведомственной координации до радикального расширения экспорта услуг. Он утверждает, что для достижения целевых показателей Стратегии «Узбекистан–2030» объем экспорта необходимо увеличить в 2,5–3 раза. Таким образом, статья представляет собой содержательный и обоснованный вклад в научную и прикладную дискуссию о месте Узбекистана в глобальной экономике.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своей новой аналитической записке доктор Исломхон Гафаров исследует меняющиеся контуры американской внешней политики в отношении Афганистана. Он представляет нюансированную периодизацию действий США, прослеживая четыре развивающихся этапа, которые отражают стратегическую двусмысленность, внутренние противоречия и отсутствие долгосрочного видения в отношениях Вашингтона с режимом талибов. Начиная с продолжения усилий по борьбе с терроризмом после вывода войск – примером чего стало убийство в 2022 году лидера Аль-Каиды Аймана аль-Завахири – доктор Гафаров подчеркивает, что терроризм оставался доминирующей линзой, через которую американские политики первоначально рассматривали Афганистан.   На последующем этапе, характеризующемся политическим разъединением, Вашингтон занял позицию стратегического терпения и непрямой дипломатии, в основном отказавшись от участия в политической и инфраструктурной деятельности, сохранив при этом ограниченную гуманитарную помощь. Затем доктор Гафаров обращает внимание на более напористый, но раздвоенный подход администрации Трампа. С одной стороны, риторика президента Трампа в духе MAGA призывала к карательным мерам против «Талибана», таким как приостановка помощи и требование вернуть военную технику. С другой стороны, прагматические расчеты привели к прямым контактам с представителями «Талибана», что свидетельствует о готовности скорректировать тактику, когда предвыборные заявления оказываются неадекватными императивам реальной политики.   Анализируя последний этап прямого взаимодействия, доктор Гафаров утверждает, что Соединенные Штаты начали пересматривать свои методы, вовлекая официальных представителей Талибана в диалог, несмотря на прежний антагонизм. Этот сдвиг отчасти объясняется растущим китайским влиянием в Афганистане, которое бросает вызов стратегическим интересам США в регионе. Возобновление американо-талибских контактов – символизируемое встречами на высоком уровне и освобождением заложников – сигнализирует о том, что Вашингтон вновь признает геополитическую значимость Афганистана, особенно учитывая амбиции Китая в отношении «Пояса и пути».   Д-р Гафаров также рассматривает возможности Узбекистана служить дипломатическим мостом между Соединенными Штатами и Талибаном. Он подчеркивает историческую и логистическую значимость Ташкента, его соответствие американским взглядам на региональное развитие и стабильность, а также его уникальное положение как одного из наиболее заинтересованных соседей Афганистана. В этом контексте посредническая роль Узбекистана представляется как перспективный путь для осторожного возобновления сотрудничества, который позволит Вашингтону продвигать свои интересы, сохраняя при этом определенную политическую дистанцию.   В итоге доктор Гафаров приходит к выводу, что стратегия США в отношении Афганистана остается фрагментарной и реактивной. Внутренние разногласия в «Талибане», сохраняющиеся террористические угрозы и нерешенный вопрос о правах человека – все это вносит свой вклад в неопределенность и стратегические колебания Вашингтона. Хотя прагматичное взаимодействие может усилиться, считает он, оно, скорее всего, будет по-прежнему ограничено идеологическими, геополитическими и гуманитарными соображениями.   Читайте на сайте The Asia Today   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.