В своей аналитической записке Эудженио Чарландини рассматривает вопрос о том, привело ли расширение экономического влияния Китая в Узбекистане в рамках инициативы «Пояс и путь» (ОПОП) к подлинному культурному влиянию или просто усилило существующую экономическую зависимость. С момента прихода к власти президента Шавката Мирзиёева в 2016 году Ташкент проводит многовекторную стратегию, приветствуя инвестиции в инфраструктуру с целью модернизации транспортных связей и диверсификации внешних партнерских отношений. Его анализ начинается с описания конкретных достижений ОПОП — в первую очередь железной дороги Ангрен-Поп, построенной в 2016 году в обход Таджикистана, и соглашения 2024 года о соединении Кашгар-Андижан-Джалал-Абад, — которые, несомненно, укрепили роль Узбекистана в торговых потоках между Востоком и Западом и принесли почти 90 миллиардов долларов в торговле между Центральной Азией и Синьцзяном.   Эудженио утверждает, что материальные выгоды очевидны: в период с 2022 по 2023 год прямые иностранные инвестиции в Узбекистан почти удвоились и достигли 7,2 миллиарда долларов, причем китайский капитал почти в два раза превысил российский, а рост ВВП до 2024 года будет стабильно превышать 6 процентов. Эти цифры свидетельствуют об успехе ОПОП в стимулировании транспортного, энергетического и строительного секторов, создании местных рабочих мест и повышении эффективности трансъевразийской цепочки поставок. Однако этот экономический импульс не сопровождается соответствующим ростом культурного присутствия Китая: по-прежнему отмечается заметная нехватка институтов Конфуция, расширение учебных программ по мандаринскому языку или проникновение китайских СМИ в общественную жизнь Узбекистана.   Автор далее отмечает, что культурное наследие России сохраняет свое превосходство в Узбекистане. Русский язык остается лингва франка в бизнесе, правительстве и высшем образовании, в то время как все больше узбекских студентов выбирают западные университеты и профессиональные возможности в Северной Америке и Европе. Сохранение мягкой силы России наряду с появлением западных культурных влияний свидетельствует о том, что узбекское общество не переориентировало свои культурные ориентиры в соответствии с экономическим поворотом в сторону Пекина.   Оценивая стратегию Китая, он утверждает, что ее сильный акцент на твердой инфраструктуре — хотя и эффективный для создания реальных связей — упускает из виду необходимость межличностного взаимодействия. Развивающаяся модель ОПОП, которая в настоящее время отдаёт предпочтение целевым, отраслевым инвестициям, открывает возможности для расширения культурной дипломатии. Он предлагает Пекину дополнить свой инфраструктурный портфель активными академическими обменами, языковыми программами и совместными медийными инициативами, чтобы культивировать более глубокое взаимопонимание и устойчивое влияние.   Наконец, Эудженио рекомендует Узбекистану использовать свое положение не только для реализации финансируемых Китаем проектов, но и для утверждения более значимой культурной роли. Ташкент должен вести переговоры о партнерстве в рамках ОПОП, которое объединяет финансирование инфраструктуры с положениями о культурном сотрудничестве, такими как квоты на стипендии, культурные фестивали и совместные исследовательские центры. Таким образом, Узбекистан может обеспечить, чтобы возрождение Шелкового пути способствовало не только потоку товаров и капитала, но и взаимному обогащению обмену идеями и ценностями.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

Конфликт между Израилем и Ираном, несмотря на его региональную природу, способен вызвать глобальные потрясения на нефтяном рынке. Эскалация напряженности в стратегически важном регионе Ближнего Востока ставит под угрозу устойчивость поставок нефти, а в крайних сценариях может вызвать шоковые скачки цен, сравнимые с нефтяными кризисами 1970-х годов.     Краткосрочный конфликт – минимальное влияние Если военное противостояние будет развиваться по сценарию предыдущего обмена ударами – то есть кратковременно, без существенных потерь инфраструктуры и вовлечения третьих стран – реакция нефтяного рынка будет сдержанной. Примером может служить эпизод весной 2024 года, когда после обмена ударами по объектам в Сирии, Ираке и Иране цены на нефть временно выросли на $3-5 за баррель, но через неделю вернулись к прежним уровням.   Рынок в подобных ситуациях закладывает в цену «геополитическую премию», но быстро корректируется, когда становится ясно, что угрозы реальным поставкам нет. Тем более что Иран поставляет на внешний рынок около 1–1,5 млн баррелей в сутки – это значимый, но не критический объем, особенно если он идет в основном в Китай, который располагает собственными стратегическими запасами.   Эскалация и удары по инфраструктуре – рост цен до $100-150 Сценарий, при котором конфликт затягивается, и в зону поражения попадают нефтеперерабатывающие заводы, экспортные терминалы и трубопроводы Ирана, представляет гораздо большую угрозу. В этом случае рынок столкнется с реальным сокращением предложения, что может спровоцировать скачок цен до $100–150 за баррель.   Прецеденты подобного рода уже были - атака беспилотников на объекты Saudi Aramco в сентябре 2019 года привела к потере почти 5% мировых поставок и вызвала одномоментный рост цен на нефть марки Brent на 19% (самый резкий скачок с 1991 года). Хотя ситуация была быстро урегулирована, это подчеркнуло уязвимость инфраструктуры даже высоко защищенных стран.   С учетом ограниченных возможностей наращивания добычи в короткие сроки даже у стран ОПЕК+ и возможного ужесточения санкций против Ирана, рынку будет сложно быстро восполнить потерю даже 1–1,5 млн баррелей в сутки.   Угроза Ормузскому проливу – сценарий энергетического шока Наиболее критический сценарий связан с перекрытием или военной блокадой Ормузского пролива – стратегического «нефтяного узкого горлышка». Через этот узкий участок между Оманом и Ираном ежедневно проходит от 20 до 21 млн баррелей нефти, то есть примерно одна пятая от общего мирового потребления.   Иран неоднократно угрожал перекрыть пролив в случае военной агрессии. Если подобная угроза станет реальностью, даже на несколько дней, цены на нефть могут резко вырасти до $200-300 за баррель. В случае масштабной морской блокады, отказа страховых компаний от работы в регионе и остановки танкерного сообщения, теоретически возможны и более экстремальные цифры - $500-1000 за баррель, хотя они и выглядят гипотетическими в краткосрочной перспективе.   Это создаст эффект домино: глобальные цепочки поставок столкнутся с резким удорожанием логистики, вырастут цены на бензин, авиационное топливо, продукты питания и удобрения, в странах-импортёрах возрастет инфляционное давление, Центробанки ужесточат монетарную политику, глобальный ВВП может сократиться на 1–2%.   Факторы сдерживания Несмотря на драматичный потенциал развития событий, ряд факторов может сдерживать взрывной рост цен: Резервы стратегической нефти в странах ОЭСР и у Китая способны временно компенсировать падение предложения. Гибкость ОПЕК+, особенно Саудовской Аравии и ОАЭ, позволяет оперативно увеличить добычу в экстренных случаях. Сланцевая нефть США может в течение 3–6 месяцев дать прирост объемов на 500-700 тыс. баррелей в сутки. Дипломатическое давление на Иран со стороны Китая и России, которые заинтересованы в стабильности в регионе.   На данный момент рынок нефти живет ожиданиями. Если конфликт между Израилем и Ираном останется ограниченным, рост цен будет краткосрочным и умеренным. Однако его затягивание или втягивание третьих стран (например, США, Саудовская Аравия, ОАЭ) может радикально изменить картину.   Ключевой риск – Ормузский пролив. Его закрытие даже на несколько дней спровоцирует энергетический шок и глобальную инфляцию. Поэтому, несмотря на все сценарии, ведущие страны мира прилагают усилия, чтобы не допустить эскалации до такого уровня.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своей аналитической записке Дариус Риази и Александр Шрайер анализируют растущие стратегические расхождения между Европейским союзом и Соединенными Штатами в их взаимодействии с Центральной Азией. Некогда объединенные в рамках дополняющей друг друга трансатлантической стратегии, направленной на содействие региональной стабильности, связности и либерально-демократическим нормам при одновременной защите от влияния России и Китая, эти две державы с тех пор выбрали заметно отличающиеся курсы. Этот сдвиг, катализатором которого стало возвращение Дональда Трампа в Белый дом в 2025 году, свидетельствует об эрозии некогда скоординированного западного подхода. Авторы убедительно доказывают, что этот раскол не просто символический, а имеет ощутимые последствия для внешнеполитического расчета Центральноазиатской пятерки (Ц5), чья давняя приверженность многовекторной внешней политике теперь подвергается испытанию все более расходящимся внешним давлением.   Европейский союз, как отмечают Риази и Шрайер, взял на вооружение стратегию преемственности и институциональной зрелости. Благодаря таким громким инициативам, как Самаркандский саммит 2025 года и крупные инвестиции в рамках программы Global Gateway, ЕС позиционирует себя как долгосрочный партнер, приверженный инклюзивному развитию, многостороннему подходу и сотрудничеству в области «зеленого» перехода. Реализуя проекты по разработке важнейших полезных ископаемых, возобновляемой энергии и цифровой связи, ЕС не только заполняет стратегические пустоты, оставленные отступающими американскими программами, но и предлагает нормативную альтернативу, основанную на устойчивом управлении и региональной интеграции. Явный отказ ЕС от «сфер влияния» в пользу «третьего пути» сотрудничества резко контрастирует с более транзакционной дипломатией Вашингтона при Трампе.   Фактически, возвращение Трампа привело к жесткому повороту во взаимодействии США с регионом. Как показывают авторы, упор Трампа на двусторонние сделки, высокие тарифы и отход от либерально-демократических механизмов помощи, таких как USAID, привел к фрагментации некогда единой структуры C5+1. Американская дипломатия теперь характеризуется напористой формой двустороннего транснационализма: специальные сделки, разработанные для национальных элит, часто с прицелом на безопасность или миграцию. Хотя это может принести краткосрочные уступки со стороны отдельных центральноазиатских правительств - например, инициатива Узбекистана по депортации или переговоры Казахстана по полезным ископаемым, - это рискует подорвать многосторонние платформы и долгосрочные цели развития, которые ранее лежали в основе отношений США и С5. Более того, вакуум, образовавшийся в результате отказа США от поддержки проектов в области гражданского общества и управления, уже заполняется Китаем, что усиливает растущее нормативное влияние Пекина в регионе.   Заканчивается аналитическая записка на ноте стратегической осторожности и прагматической дальновидности. Риази и Шрайер рекомендуют государствам С5 не поддаваться искушению рассматривать ЕС и США как единый блок и вместо этого придерживаться дифференцированных дипломатических стратегий, учитывающих меняющиеся приоритеты каждого участника. Такой подход, по их мнению, позволит Центральной Азии сохранить свою многовекторную внешнюю политику и избежать втягивания в геополитическое соперничество с нулевой суммой. Их вывод также указывает на более широкую глобальную тенденцию: разрушение трансатлантического консенсуса не только в Центральной Азии, но и на всем Глобальном Юге. В мире, который все больше характеризуется многополярностью и соперничеством великих держав, авторы призывают к рекалибровке региональных стратегий - не только со стороны внешних игроков, но и со стороны малых государств, стремящихся сохранить самостоятельность в условиях фрагментации.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем вкладе в рабочий документ Европейского института Румынии Наргиза Умарова дает всестороннюю оценку растущей роли Узбекистана как ключевого транзитного узла между Центральной Азией и Европейским союзом. Опираясь на недавние геополитические изменения, в частности последствия войны в Украине и первый саммит ЕС-Центральная Азия в Самарканде 4 апреля 2025 года, она подчеркивает стратегическую необходимость для Узбекистана диверсифицировать свои экспортные маршруты и укрепить экономические связи с Румынией через транскаспийский и черноморский коридоры. Утроив свой экспорт в ЕС в рамках режима GSP+ до 1,15 млрд долларов США с 2021 года, Узбекистан продемонстрировал как жизнеспособность преференциальных торговых механизмов, так и острую необходимость в надежных мультимодальных транспортных связях для поддержания этой динамики.   Умарова выделяет три «триггерных момента» для ускорения межрегиональной связности: укрепление торгового сотрудничества, диверсификация экспорта энергоресурсов и логистика критически важных минералов. Она подчеркивает активное участие Ташкента в ТРАСЕКА и Транскаспийском международном транспортном коридоре, а также запуск в 2019 году коридора CASCA+ — мультимодальной оси Азиатско-Тихоокеанского региона и Европы, проходящей через Туркменистан, Азербайджан, Грузию, Румынию и Болгарию. В своем анализе она подчеркивает, что согласование этих параллельных инициатив может существенно расширить грузооборот по оси Китай–Центральная Азия–Европа, особенно после того, как в декабре 2024 года железная дорога Китай–Кыргызстан–Узбекистан достигнет Туркменбаши и соединится с портом Констанца.   Помимо грузовой логистики, Умарова предусматривает создание «коридора зеленой энергии», проходящего по дну Каспийского и Черного морей, для передачи до 15 млрд кВтч узбекской солнечной и ветровой энергии на европейские рынки к 2030 году. Она утверждает, что эта инициатива не только соответствует стремлению Румынии стать региональным центром распределения энергии, но и укрепляет симбиотическое партнерство между Узбекистаном и Румынией в продвижении целей ЕС по декарбонизации и энергетической безопасности. Таким образом, ее вклад определяет перспективную повестку дня, в соответствии с которой транспортная инфраструктура и взаимосвязь в области чистой энергии совместно поддерживают интеграцию Узбекистана в экономическую и экологическую архитектуру Европы.   Наргиза Умарова подкрепляет свои рекомендации подробными статистическими данными по торговле, этапами развития коридора и политическими дорожными картами, тем самым предоставляя политикам четкий план углубления сотрудничества между ЕС и Центральной Азией через призму связей между Узбекистаном и Румынией.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В своем последнем аналитическом материале д-р Исломхон Гафаров дает подробную оценку того, как Талибан переориентирует минеральные богатства Афганистана в качестве стратегического дипломатического инструмента. Столкнувшись с прекращением международной помощи, замораживанием активов и ликвидацией опиумной экономики, руководство Талибана обратил свое внимание на огромные неразработанные запасы меди, лития, железной руды и урана в стране. Однако, по мнению д-ра Гафарова, вместо того, чтобы немедленно приступить к крупномасштабной добыче, Талибан принял осторожный подход, используя природные ресурсы в качестве политического капитала в своих усилиях по достижению международного признания.   Потенциал недр Афганистана огромен: по всей стране обнаружено более 1400 месторождений, причем запасы меди в Мес-Айнаке оцениваются в более чем 50 миллиардов долларов, а запасы лития считаются критически важными для глобального перехода к зеленой энергетике. Хотя этот сектор уже привлек около 7 миллиардов долларов иностранных инвестиций и официально обеспечивает работой 150 000 человек, Талибан, по-видимому, рассматривает эти ресурсы не в первую очередь как экономические активы, а как геополитический рычаг. В докладе подчеркивается, как режим увязывает двусторонние соглашения о добыче с более широкими переговорами о правовых рамках, с неявным пониманием того, что доступ к важнейшим минеральным ресурсам Афганистана может открыть путь к ограниченному международному сотрудничеству или даже признанию.   Д-р Гафаров описывает роль ключевых внешних игроков — в первую очередь Китая, государственные компании которого заключили долгосрочные контракты на добычу нефти и меди и в настоящее время ведут переговоры о концессиях на добычу лития. Интерес Китая носит как экономический, так и стратегический характер и связан с инициативой «Пояс и путь» и обеспечением технологических цепочек поставок. Индия, сталкивающаяся с растущей напряженностью в отношениях с Пакистаном и стремящаяся к расширению своего ядерного сектора, присматривается к афганскому урану. Россия, Иран и Пакистан, хотя и ведут активную деятельность, подходят к сотрудничеству в области ресурсов через более широкую стратегическую призму, включая транзитную инфраструктуру и региональную динамику власти. Узбекистан, со своей стороны, имеет хорошие возможности для оказания помощи через предприятия по переработке полезных ископаемых, трансграничную логистику и наращивание технического потенциала.   В аналитической записке делается вывод, что добывающий сектор Афганистана, хотя и является слаборазвитым, стал центральным элементом теневой дипломатии Талибана. Избегая эксклюзивных партнерств и придерживаясь многовекторной стратегии взаимодействия, Талибан использует природные ресурсы для привлечения интереса, не идя на полные уступки. По мнению д-ра Гафарова, эта стратегия отражает попытку выйти за рамки финансового выживания и перейти к тщательному построению политической легитимности посредством ресурсной дипломатии — стремясь не просто к заключению контрактов, но и к признанию.   Читайте на Geopolitical Monitor   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.

В последние годы взаимный интерес между Узбекистаном и Центральноазиатским регионом в целом и странами-членами ЕС заметно усилился, что отражает растущее взаимодействие не только на правительственном и экспертном уровнях, но и среди широкой общественности.   С политической точки зрения, ключевым фактором развития отношений между Узбекистаном и ЕС является наличие политического диалога. Узбекистан установил стратегическое партнерство с тремя странами-членами ЕС, что отражает растущее сближение и общие интересы. Первое такое партнерство было заключено во время первого срока президента Шавката Мирзиёева, когда Венгрия и Узбекистан подписали Соглашение о стратегическом партнерстве в марте 2021 года в Ташкенте. Позже эти отношения были повышены до уровня расширенного стратегического партнерства во время ответного визита президента Мирзиёева в Будапешт в мае 2025 года. Второе стратегическое партнерство было установлено во время второго срока президента Мирзиёева, что было отмечено подписанием Совместной декларации с Италией во время его официального визита в Рим в июне 2023 года. Третье партнерство было заключено в его третий срок, когда Франция и Узбекистан приняли Совместную декларацию о стратегическом партнерстве в марте 2025 года в Париже, что еще больше укрепило растущие связи Узбекистана с ключевыми игроками ЕС.   С точки зрения общественного интереса, важно отметить растущее число туристов, посещающих Узбекистан из стран-членов Европейского союза. Сравнивая данные до пандемии с данными 2024 года, число туристов из ЕС увеличилось с примерно 70 000 до более 230 000, что представляет собой более чем трехкратный рост. В частности, Италия постоянно входит в тройку лидеров среди стран ЕС по количеству прибывающих туристов. В 2024 году Италия с примерно 40 000 итальянских туристов стала ведущим источником туризма из ЕС для Узбекистана. Эти цифры отражают не только устойчивое восстановление после пандемии, но и структурную интенсификацию туристических потоков между двумя странами. Они свидетельствуют об углублении интереса Италии к культурному и историческому наследию Узбекистана. Кроме того, в настоящее время между Италией и Узбекистаном выполняется четыре прямых рейса в неделю, что еще больше облегчает двустороннюю мобильность. В более широком плане такие исторические города, как Самарканд — культурная жемчужина Узбекистана и ровесник Рима с более чем 2700-летней историей, а также Бухара и Хива, привлекают все больше посетителей не только из Италии, но и со всего Европейского союза. Культурный обмен служит важной основой для укрепления двусторонних отношений. Чем глубже взаимопонимание, тем более эффективным и конструктивным является сотрудничество.   На региональном уровне взаимный интерес между центральноазиатскими государствами и Италией значительно усилился с 2023 года. Это растущее взаимодействие нашло отражение в серии визитов высокопоставленных региональных лидеров в Италию: президента Узбекистана Шавката Мирзиёева в июне 2023 года, президента Казахстана Касым-Жомарта Токаева в январе 2024 года и президента Таджикистана Эмомали Рахмона в апреле 2024 года. Со стороны Италии президент Серджио Маттарелла посетил с официальным визитом Узбекистан в ноябре 2023 года и Казахстан в марте 2025 года, подчеркнув стратегическую приверженность Италии углублению связей с Центральной Азией. С точки зрения рыночного профиля, Италия занимает третье место среди экономических партнеров Центральной Азии после Китая и России. Среди стран региона Казахстан поддерживает самый высокий объем торговли с Италией. В 2024 году двусторонний товарооборот между Казахстаном и Италией увеличился на 25% и достиг почти 20 миллиардов долларов. Из этой суммы примерно 18 миллиардов долларов, или 90%, пришлось на экспорт казахстанской сырой нефти в Италию. Тем не менее, торговый оборот Италии с другими центральноазиатскими государствами остался более скромным: 438 миллионов долларов с Узбекистаном, около 250 миллионов долларов с Туркменистаном, около 240 миллионов долларов с Кыргызстаном и около 100 миллионов долларов с Таджикистаном. Эти цифры подчеркивают нереализованный экономический потенциал, который открывает для всех стран Центральной Азии возможности для расширения своих экономических горизонтов, а для Казахстана, в частности, перспективы диверсификации своего торгового ландшафта.   По приглашению президента Узбекистана премьер-министр Итальянской Республики Джорджия Мелони 28 мая прибыла с официальным визитом в Самарканд. В результате в Самарканде было подписано около десяти соглашений на сумму более 3 миллиардов евро. Три из этих документов направлены на формирование прочного и перспективного партнерства.   Прежде всего, соглашения в области образования имеют особое стратегическое значение, поскольку подлинные и прочные партнерские отношения могут быть установлены только на основе глубокого взаимопонимания друг друга – в идеологическом, культурном и историческом плане. Это, в свою очередь, лучше всего культивировать посредством совместных программ получения ученых степеней, институционального партнерства, сотрудничества в области научных исследований и культурных обменов. Эти механизмы не только способствуют укреплению доверия и знакомству, но и создают социальную инфраструктуру, необходимую для стратегического, долгосрочного согласования между странами. Эта концепция была конкретно продвинута во время встречи в Самарканде, где было объявлено об открытии филиала Университета Тушии в Узбекистане и запуске программ двойных дипломов с университетами Пизы, Тренто, Рома Тре и Ка' Фоскари. Параллельно с этим, в целях укрепления технического образования, ведущая итальянская компания Danieli и Академия ITS в Удине подписали стратегический меморандум о взаимопонимании с ташкентским филиалом Политехнического университета Турина.    Еще один фундаментальный документ касается сотрудничества в области устойчивого развития и защиты окружающей среды. С 2015 года все государства-члены ООН взяли на себя обязательства по реализации амбициозной «Повестки дня в области устойчивого развития на период до 2030 года». Частичные успехи и недостатки Целей развития тысячелетия (ЦРТ), предшествующей структуры ЦУР 2030, показали, что для достижения таких всеобъемлющих целей требуется не только коллективные действия, но и устойчивая приверженность, скоординированная политика и адаптивные стратегии, адаптированные к различным региональным условиям. Особенно актуальной в этом контексте является проблема изменения климата. Согласно оценке Азиатского банка развития, при сценарии высоких выбросов изменение климата может привести к сокращению регионального ВВП на 17 % к 2070 году, а к концу века потери могут достичь 41 %. Между тем, Международный валютный фонд прогнозирует, что к 2060 году экономический показатель региона может снизиться почти на 7 %. Эти риски усугубляются предстоящим введением в 2026 году Европейской комиссией механизма пограничного углеродного регулирования (CBAM), который будет вводить углеродные налоги на импорт в ЕС в зависимости от углеродного следа. Эта мера направлена на приведение международной торговли в соответствие с глобальными климатическими целями. Без надлежащих подготовительных мер узбекские экспортеры рискуют понести значительные финансовые потери в отношении определенных категорий товаров. Учитывая эту значительную глобальную и региональную динамику, подписание данного соглашения о сотрудничестве является своевременным и крайне важным. Оно представляет собой проактивный шаг в направлении решения общих экологических проблем и обеспечения устойчивого экономического будущего региона.   Третье стратегически важное соглашение касается поощрения и взаимной защиты инвестиций — важнейшей правовой и институциональной основы для содействия долгосрочной экономической интеграции. Во-первых, оно укрепляет растущее экономическое присутствие Италии в Узбекистане, где уже работают почти 60 предприятий с частичным итальянским капиталом, в том числе 24 с полным итальянским капиталом. Это отражает не только коммерческий интерес, но и доверие инвесторов к развивающейся деловой среде Узбекистана. Во-вторых, соглашение соответствует более широкой геополитической и экономической перестройке в регионе. На первом саммите C5+EU в апреле президент Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен объявила о пакете инвестиций в регион в размере 12 млрд евро, позиционируя ЕС — и, соответственно, его государства-члены — как долгосрочных заинтересованных сторон в развитии Центральной Азии. Кроме того, Италия дополняет эту концепцию, направляя 41,6% своих проектов АБР в Центральную и Западную Азию, что подчеркивает ее стратегический политический интерес и приверженность развитию этого региона. В-третьих, на саммите C5+EU было достигнуто соглашение об открытии регионального представительства Европейского инвестиционного банка в Узбекистане — инициатива, которая еще больше продвигает долгосрочную повестку дня ЕС в области развития в Центральной Азии. В рамках этой развивающейся архитектуры соглашение между Италией и Узбекистаном о защите инвестиций играет важную роль в снижении рисков для потоков капитала, обеспечении прав инвесторов и институционализации двустороннего экономического сотрудничества. Таким образом, оно представляет собой не просто правовой инструмент, а перспективный механизм, призванный обеспечить долгосрочное стратегическое и экономическое присутствие Италии в регионе.   Очевидно, что саммит Италия-Центральная Азия, состоявшийся 30 мая 2025 года в Астане, подтвердил единство наших народов на международной арене. Прошедший через несколько недель после саммита C5+EU в Самарканде, этот мероприятие отражает растущее геополитическое значение Центральной Азии. Однако, в отличие от формата C5+EU, который делал акцент на межрегиональном сотрудничестве, этот саммит представляет собой взаимодействие между странами и регионом, что свидетельствует о намерении Италии выстроить особые стратегические и экономические отношения с Центральной Азией, которые будут дополнять общую позицию ЕС и одновременно продвигать национальные интересы Италии. Что наиболее важно, как заявила премьер-министр Джорджия Мелони в Астане во время недавней встречи с президентом Касым-Жомартом Токаевым 30 мая, «Италия была первой страной ЕС, которая решила инвестировать в отношения с Центральной Азией и отдельными государствами-членами, создав стабильный формат для обмена идеями...». Это также подтверждается тем, что Италия была первой европейской страной, которая инициировала диалог на министерском уровне с Центральной Азией еще в 2019 году, а последующие встречи были проведены в 2021 и 2024 годах. Таким образом, саммит в мае этого года стал первым собранием на уровне глав государств, служа логическим продолжением ранее начатых взаимодействий. С тех пор Берлин также активизировал свое взаимодействие между страной и регионом, о чем свидетельствует первый саммит «Германия-Центральная Азия», состоявшийся в Берлине 29 сентября 2023 года, за которым последовал второй саммит в Астане 17 сентября 2024 года.   Таким образом, активизация отношений между Узбекистаном и ЕС, в частности благодаря динамичному и многогранному партнерству с Италией, отражает более широкую стратегическую переоценку как регионального, так и международного взаимодействия. Пионерская роль Италии, проявляющаяся в постоянном политическом диалоге, расширении экономического сотрудничества, культурной дипломатии и совместных обязательствах в области устойчивого развития, подчеркивает сдвиг в сторону более глубоких партнерских отношений с конкретными странами. Соглашения, подписанные в ходе недавних визитов высокого уровня, свидетельствуют не только о зрелости двусторонних и многосторонних связей, но и об институционализации долгосрочного сотрудничества. По мере развития геополитической и экономической ситуации такие партнерства будут играть важную роль в продвижении взаимных интересов.   * Институт перспективных международных исследований (ИПМИ) не принимает институциональной позиции по каким-либо вопросам; представленные здесь мнения принадлежат автору, или авторам, и не обязательно отражают точку зрения ИПМИ.